Михаил Щербаков: «Музыка для меня - не только ноты…»

К 70-летию Самарской филармонии

Встреча с интересным человеком
Михаил Щербаков: «Музыка для меня - не только ноты…»

 Трудно найти самарца, хоть мало-мальски любящего классическую музыку, который не узнал бы человека, который изображён на нашем снимке. Главный дирижёр академического симфонического оркестра Самарской филармонии Михаил Щербаков, с которым мы встретились в канун 8 Марта - лицо не просто узнаваемое. Он любим самарской публикой и, чего греха таить, вдвойне любим её женской половиной. На его концертах «браво!» кричат и 17-летние девочки, и 70-летние дамы. Во время летних благотворительных концертов... у людей рождаются стихотворные строки, а маэстро всякий раз уходит со сцены с громадными букетами цветов, и пышных покупных, и скромных дачных, - это ли ни проявление народной любви!

Биография Михаила Александровича кочует из программки в программку, постоянные слушатели филармонии выучили её назубок, поэтому, переступив порог его кабинета в филармонии, я решила задать вопросы, которые, на мой взгляд, были бы интересны многим поклонникам маэстро. В ответ Михаил Александрович лукаво улыбнулся: «Нет таких вопросов, которые бы мне ни задавали журналисты! Очень удивлюсь, если вы придумаете что-то новенькое!»
Не мудрствуя, я решила начать с самого начала, с детства:

- Как вы выбрали профессию музыканта? И когда, в какой момент жизни почувствовали, что должны быть дирижёром?
Щербаков оживился:
- Я же говорил, ничего нового! Вот как раз недавно мне задавали этот вопрос (берёт в руки глянцевый журнал, зачитывает свой ответ: «Родился я в Свердловске (Екатеринбурге), это моя малая родина, которую я никогда не забываю, и в детстве я, как и все мальчишки, мечтал стать летчиком, футболистом, потом моряком, капитаном корабля»…)

- Но пошли всё-таки не в мореходное училище …
- Да, пошёл в специальную школу-десятилетку при Уральской консерватории. Моя мама её закончила (хотя впоследствии пошла по другой стезе, став драматической актрисой). А мамина младшая сестра училась в этой же консерватории по классу фортепиано. Я, кстати, тоже занимался на этом инструменте, с пяти лет. А однажды, это было перед самой школой, услышал, как тётя говорит маме про меня: у него не та комплекция, чтобы быть пианистом, не такие сильные руки, - наверное, ему лучше быть скрипачом. Я обрадовался: мой близкий друг в это время занимался на скрипке, и мне просто захотелось учиться с ним за компанию...

- «Близкий друг», видимо, был такого же возраста, как и вы, шести лет?
- Нет, друг был старше - ему было 7 лет. Так что вот так, за компанию, я «пошёл в скрипачи»… Но если говорить серьёзно, то, конечно, отдали меня учиться на этом инструменте не просто так. Я помню, как в один прекрасный день мамина сестра - не знаю, почему! - привела меня в консерваторию к Науму Абрамовичу Шварцу, единственному профессору на всём Урале: «Познакомьтесь, это мой племянник!» А потом повела меня в класс Марка Израилевича Павермана и представила меня ему. Столько лет прошло, а я отчётливо помню тот день, вернее, вечер - тёплый летний вечер, было ещё светло, когда мы переступили порог консерватории… Это мистика, но именно эти люди впоследствии стали моими педагогами! Когда я заканчивал восьмой класс, Шварц взял меня к себе в класс скрипки (единственного, кстати, из школы, все остальные ученики у него были студентами консерватории), а через четверть века я пришёл к Паверману и поступил к нему в класс оперно-симфонического дирижирования. Вот такая удивительная для меня самого история... Интересно, что тётя сама в ту пору была всего-навсего студенткой. Ну мало ли у нас в СГАКИ сегодня учится ребят - и что, кто-то из них будет знакомить меня со своими племянниками?

А что касается профессии дирижёра… В юности я даже не думал, что смогу возглавлять оркестр, тем более большой, симфонический. После консерватории служил в армии, потом как скрипач десять лет работал в оркестре Свердловского оперного театра, куда меня взяли без конкурса. В то время главным дирижером театра был выдающийся музыкант Евгений Колобов - эти годы стали для меня хорошей практикой. Но даже тогда о дирижёрской стезе я не думал. Конечно, как и любой оркестрант, представлял себя иногда на месте дирижера.

- Когда же, интересно, вам пришла мысль, что можете не только «примерять» для себя место дирижёра, но и занять его?
- Тогда, когда главный дирижёр уехал в Москву. Признаюсь, без Колобова оркестр стал другим. Мне стало просто скучно, не хватало его идей, его фантазии. И я подумал: а почему бы и не попробовать стать дирижёром?

- И пришли в родную консерваторию к Марку Паверману, которому были представлены тётей 25 лет назад?
- Именно так. На дирижерскую специальность принимали одного человека раз в два года. В тот год конкурс был 15 человек на место. До сих пор удивляюсь, что поступил. И кроме азов дирижирования научился у этого человека очень многому. Например, тому, что дирижёр должен быть честным перед музыкантами, потому что они народ чувствительный и к руководителю своему относятся хорошо только в том случае, если он соответствует своему предназначению, если увлечён сам и увлекает музыкой других, если умеет создать творческую атмосферу, умеет признавать свои ошибки…

- Ваша дирижёрская карьера началась в Грозном, потом вы работали в Ярославле, в Астрахани. Какими судьбами оказались в Самаре?
- В Астрахани у меня был, если вы знаете, камерный оркестр. Я очень любил этот небольшой коллектив, но чувствовал, что мне тесно в его рамках. И вот однажды после своего гастрольного концерта получил приглашение в Самару, было это 19 лет назад. Конечно, мне хотелось быть дирижёром большого симфонического оркестра - меня привлекали масштабные музыкальные полотна Бетховена, Брамса, Рахманинова, Чайковского, Скрябина… И я, конечно, благодарен судьбе, что моя жизнь сложилась так, а не иначе - самарский симфонический оркестр стал мне родным. Как стала родной и Самара. Здесь я получил звание - народный артист России, стал профессором Академии искусства и культуры… Не говоря уж о том, что именно в Самаре я нашёл свою судьбу, здесь родились мои дети… 

А что касается оркестра… За эти годы переиграно огромное количество музыки, труднейшие сочинения мирового классического репертуара, с нашим оркестром выступили многие прекрасные молодые исполнители международного класса - Денис Мацуев, Александр Гиндин, Дмитрий Коган, которым мы помогли сделать первые шаги в их блистательной карьере, с нами играли многие выдающиеся музыканты современности, за два последних десятилетия оркестр представил большое количество программ в лучших залах Москвы, выступал в Испании, Германии, Китае, Тунисе…

- Судя по оценкам дирижеров, работающих с нашим оркестром, его профессиональный уровень достаточно высок…
- Да, особенный рост отмечают за последние годы. Мне кажется, и концертная афиша Самары сегодня, в год 70-летия филармонии, практически сравнима со столичной, посмотрите, сколько у нас гастролёров - высококлассных музыкантов. Говоря спортивным языком, мы играем в «высшей лиге» - то есть тот же репертуар, который играют столичные оркестры, которые, к слову, получают зарплату в два-три раза больше. Думаю, нам вполне по силам подняться до их уровня. Если обратиться к зарубежному опыту: в Германии много хороших оркестров, и не только в столице, но и в Мюнхене, Ганновере, Штутгарте… В Америке - то же самое, там оркестры высокого класса не только в Нью-Йорке и Вашингтоне, но и в Чикаго, Бостоне, Лос-Анжелесе. Я думаю, Самаре надо идти по этому пути. Естественно, для региона очень важно сохранить футбольную команду «Крылья Советов», но не менее важно сохранять и развивать симфонический оркестр - визитную карточку губернии. Тем более что у нас и традиции, и возможности для этого есть. Мне бы очень хотелось больше внимания к нашему оркестру со стороны руководства области, хотелось бы видеть первых руководителей на наших концертах…

- Михаил Александрович, как вам кажется, публика, которая сегодня приходит на симфонические концерты, это уже подготовленные слушатели, которые чувствуют и знают музыку, или большей частью дилетанты, которым многое нужно объяснять?
- Слушатели разные. На разные программы приходят разные люди. У нас обширный репертуар, огромное количество абонементов, поэтому каждый находит что-то близкое для себя. Для кого-то это симфонии Чайковского, для кого-то арии из оперетт…Хотя если говорить о культуре, музыкальной эрудиции в целом, конечно, сегодняшние молодые слушатели знают классическую музыку гораздо хуже, чем их родители, чем люди старшего поколения. Ко мне однажды подошла молодая журналистка со словами: «Что вы больше любите - симфонии или песни?» Я поначалу даже растерялся: что тут ответишь? А потом понял, что не её вина в том, что задаёт такие вопросы. Настолько велико наступление на умы людей пресловутой «попсы», которая звучит отовсюду, что у молодых формируется представление - это и есть настоящее искусство. Пришлось объяснять, что песня - это только часть музыки, хотя и важная часть, я не умаляю её важности в жизни людей, потому что человеку иногда и отдохнуть надо, расслабиться, создать какое-то определённое настроение, и тут серьёзная классическая музыка - музыка раздумий, серьёзных переживаний - бывает не нужна. Но ведь и песня-то вышла своими корнями из классической музыки.

- Может быть, этот вопрос у неё возник из-за того, что вы сами довольно многогранный музыкант: дирижируете и серьёзные симфонии, и «лёгкую» музыку из репертуара «Биттлз», «Абба», которая понятна несравнимо большему количеству людей… Я, например, считаю вашей отличительной особенностью то, что вы всегда невероятно повернуты к публике, к слушателю…
- Вы совершенно правильно сказали. Я, собственно говоря, ни одной ноты не играю для музыкантов или для критиков-музыковедов - всегда я играю для публики, даже самую серьёзную музыку, стараюсь сделать её доступной всем. В том числе, наверное, это выражается и пластически. Я не придумываю, как мне выглядеть на сцене - всё происходит само собой. Существует что-то помимо меня, моей воли, что меня ведёт…И тут мне, возможно, помогают гены, потому что родители у меня были драматические актёры, и от них я унаследовал какие-то черты. К тому же, как музыкант я много работал в театрах, так что театральность во мне сидит, конечно. Я даже симфонию представляю себе как некий спектакль, в котором дирижёр играет определенную роль. Музыка для меня - не только ноты. Это образы, некое содержание, в котором есть действующие лица. И вероятно, этот «второй план», который постоянно передо мной, когда я дирижирую, это и картины природы, и какие-то жизненные коллизии, которые связаны с ассоциациями, которые у меня самого рождает музыка, - они каким-то образом передаются, отражаются и в моих жестах, моём поведении… Поэтому людям, наверное, становится более понятным, о чём музыка…

- Вспоминаю, как однажды в радиоэфире вы говорили о том, что сегодня, когда общество становится всё более бездуховным и люди обращены более к материальному миру, чем к душе, вы готовы на всё, чтобы популяризировать классическую музыку, и если нужно, будете играть на улицах, на площадях - лишь бы люди слышали классику (которая фактически ушла из теле- и радиоэфира). Причём, если нужно, говорили вы, мы будем играть мелодии Поля Мориа, потом, когда слушатели привыкнут к звучанию оркестра, представим им арии из популярных опер, и уже после, когда человек уже что-то начнёт понимать, он и сам захочет прийти в филармонии на серьёзный концерт…
- Ну в общем-то, да. Людей надо как-то в хорошем смысле завлекать, показывать им, что есть альтернатива рок-музыке. Знаете, история развития музыки в 20 веке дала колоссальный всплеск популярности именно рок-музыки не только из-за того, что это была новая форма музыки, но и за счёт того, что появились средства усиления звука. Симфонический оркестр ведь тоже развивался по пути усиления звука. Во времена Баха и Вивальди были маленькие ансамбли по 15-20 человек. Постепенно число музыкантов увеличивалось, ансамбли переросли в оркестры, и в итоге Малер, например, создал произведение для тысячи участников - Восьмую симфонию. Но быстро поняли, что сила звучания симфонического оркестра от количества оркестрантов по большому счёту не зависит. Когда одновременно играет больше 120 человек, оркестр не звучит громче. Потом у рок-музыкантов появились средства усиления звука, микрофоны, динамики. И они получили возможность пропагандировать свою музыку большим массам людей. Потому и охватила весь мир «эпидемия» любви к року - его проще было пропагандировать. И прошло много лет прежде чем научились усиливать звучание симфонического оркестра, причём так, что звук его перестал искажаться и оркестры стали выступать на стадионах, других открытых площадках.

У нашего оркестра тоже был такой опыт: 24 мая 2004 года на праздновании Дней Кирилла и Мефодия на пл.Куйбышева собралось 8 тысяч слушателей и мы играли произведения русских композиторов - Глинки, Чайковского, Рахманинова. Дирижируя Рахманинова на такой огромной площади, я почти физически почувствовал за спиной это количество слушателей. Непередаваемые ощущения! А если бы оркестр играл, в примеру, у Ладьи и перед нами была панорама Волги… Впечатления были бы ещё более сильными! Именно тогда я понял, что симфоническая музыка создана для того, чтобы исполняться для огромных аудиторий. Я думаю, по этому пути мы обязательно пойдём, всё ещё впереди. По каналу «Культура» транслируют симфонические концерты из пригорода Берлина - вы их видели - оркестр играет на воздухе, где присутствуют по 40-50 тысяч слушателей… Это, мне кажется, прекрасный пример того, в каком направлении должно развиваться симфоническое искусство в 21 веке. Когда к вам на концерт с удовольствием придёт 50 тысяч человек, то заполнить потом тысячный зал филармонии уже не составит труда.

- Вы их слушателей, «завербуете»!
- В какой-то мере да, они почувствуют, что наряду с рок-фестивалями есть в жизни ещё много другой хорошей музыки. Поймите, я не против рок-фестивалей, я даже в них участвую. Но я против того, чтобы людей зомбировали и говорили, что подобная музыка - единственное, что есть на свете.

- То есть, чтобы полюбить классическую музыку, её надо хотя бы услышать…
- Безусловно. Но чтобы человек, особенно молодой, захотел послушать классическую музыку, ему нужно сначала дать то, к чему он привык, что ему интересно. Но дать в качественно другом виде. Люди услышали «Биттлз» в исполнении симфонического оркестра и поняли, что это звучит интересно. Вспомните слова Глинки: музыку создаёт народ, а мы, художники, её только аранжируем… Сегодня народ создаёт рок-музыку - хотим мы того или нет. В любой подворотне пацаны играют на гитарах… Значит мы должны идти в этом направлении и исполнять рок-музыку в том числе.

- Как! Симфоническому оркестру играть рок!?
- А почему бы и нет? Что вы так удивляетесь? Когда эта музыка вдруг воплощается в симфоническом оркестре, - это как раз тот путь, о котором говорил Глинка. Я сам убедился: когда мы играем мелодии «Биттлз», эти всем известные композиции обретают классическое звучание, сами становятся классикой…

- И вас не смущает то, что оркестр играет такое количество эстрадно-симфонической музыки?
- Нет. А почему это должно смущать?

- И то, что в польке «На охоте» Штрауса вы, стреляя из пистолета, якобы попадаете в цель, и с балкона к вам на сцену падает плюшевая утка…
- Штраус - это немного другое, это всё-таки классика, а не эстрада. Но, тем не менее, нет, не смущает. По поводу польки «На охоте» скажу вам, этот трюк мне подсказали в Европе, наши импресарио, которые приглашали нас на гастроли с программами Штрауса. Да, кто-то из дирижёров в последнем аккорде просто делает выстрел из пистолета. А у нас ещё и утка сверху летит. Людям очень нравится - почему бы и нет? Ведь всё это направлено на достижение одной и той же цели - слушателю, зрителю классическая музыка должна быть интересна.

- Но ведь классическая музыка сама по себе «консерватория», очень закрытая, иногда мало понятная сфера, та часть искусства, которая доступна - не по деньгам, а именно по пониманию - далеко не каждому. В какой-то степени это даже удел избранных - слушать те же симфонии Малера (и понимать, о чём идёт речь!)…
- Человечество видоизменяется. У какого-нибудь короля в 18 веке не было тех благ цивилизации, которые сегодня доступны обычным людям – телевизоров, автомобилей, кондиционеров, посудомоечных машин или полов с подогревом... То же с классикой - раньше она была уделом элиты, а сейчас она предельно доступна - любой желающий может прийти в филармонию и прикоснуться к сокровищнице музыкального искусства.

- Может, но не хочет...
- Так вот поэтому и нужно музыкальное просветительство, поэтому мы и «идём в народ», пропагандируя классику. А СМИ, наоборот, на 99 процентов пропагандируют поп-музыку. Другие виды искусства исчезли с телеэкранов. Есть, конечно, канал «Культура», есть 5-й канал в Питере, кое-что появляется на центральных каналах…. Но этого мало. Нужны подобные просветительские программы и на местном телевидении, классическая музыка должна звучать из радиоприёмников. Нужно вернуть людям то, что у них отняли…

- Например, «Музыкальный киоск», который был на центральном телевидении в советские годы?
- Да он, кстати, есть, только на канале «Культура», который вещает далеко не везде... И в неудобное время. А в советские годы в воскресенье утром человек просыпался, ставил чайник на огонь, включал телевизор, и классическая музыка сама приходила в дом к каждому… Так что надо всё это дело возрождать, и средствам массовой информации больше уделять внимания этому вопросу.

- Михаил Александрович, наверное, это тема отдельного разговора. Никто же не может обязать владельцев телеканалов пропагандировать классическую музыку. «Культура» вещает на государственные деньги, а остальные-то каналы - частные. И они, простите за грубое выражение, «впаривают» нам попсу - за деньги продюсеров. Как говорится, кто платит, то и заказывает музыку…
- Я думаю, выход один - надо менять психологию людей. Это очень долгий, трудоёмкий процесс, это дело не одного дня. Но без этого мы ничего не изменим. И она, психология, на мой взгляд, уже постепенно меняется - в лучшую сторону.

- Вы оптимист!
- А что остаётся делать? Но это действительно объективный процесс - сегодня не только столичные, но и региональные филармонии, наша в том числе, выходят на качественно новый, очень высокий уровень работы со слушателями, мы стараемся «угодить» всем, представить максимальное количество самых разных по содержанию, всё это, безусловно, заслуга филармонии. Но ещё одно обстоятельство, очень обнадёживающее. В обществе начался обратный процесс - к возрождению духовности. И люди потянулись к культуре - не только потому, что мы очень этого хотим. Но и потому, что это общий, объективный процесс: людям надоела попса, надоело бессодержательное телевидение, юмор «ниже пояса». Они интуитивно стремятся к хорошему, к классической музыке… Когда я 19 лет назад приехал в Самару, на концертах в зале было по 50 человек, а сейчас абонементы раскупаются в считанные дни. Редко, когда на концертах закрыт балкон - мы всегда выступаем при полных залах! А это значит, что мы работаем не зря.

Светлана Ишина