+7 846 207-07-16 отдел работы со слушателями
simakina-gi@filarm.ru возврат эл. билетов
Весь сайт
Поиск
+7 846 207-07-16 отдел работы со слушателями
simakina-gi@filarm.ru возврат эл. билетов
+7 846 207-07-16 отдел работы со слушателями
simakina-gi@filarm.ru возврат эл. билетов
25 мая 2020
5 апреля 2020 года исполнилось 80 лет Самарской государственной филармонии. Весь этот год для одной из ведущих концертных организаций страны – юбилейный. Филармония проводит разнообразные мероприятия – сейчас это онлайн-трансляции концертов, музыкальных спектаклей, выставок, конкурсов. Ее сотрудники организуют всевозможные виртуальные проекты, приуроченные к этой дате.

Сегодня мы представляем вашему вниманию  материал музыковеда, кандидата искусствоведения, члена Союза композиторов России Натальи Анатольевны Эскиной, опубликованный в «Свежей газете. Культуре» 7 мая 2020 года, № 8–9 (181–182):

«Вселенная – это очень большой бублик. Огромное кольцо, а внутри мы все. И мы там ходим. Сейчас прошла реконструкция, и эффект бубликообразной Вселенной пропал. А тогда, в детстве, внутри филармонического тора текла, как кета на нерест, самарская интеллигенция.

Сенсация
 
Самой большой сенсацией коридорных разговоров внутри филармонического бублика был Рудольф Керер. Откуда ни возьмись, появляется на небе отечественного исполнительства эта ярчайшая звезда. И никто в Москве о нем до сих пор не слышал! Завоевывает первое место на Всероссийском конкурсе. 50 баллов из 50! Сенсация! Такого просто не бывает! Успех надо развивать. Всероссийский конкурс – ступень к Международному конкурсу имени Чайковского. Но туда Керер, несмотря на свою блистательную победу, уже не проходит. По возрасту. Пианист уникальный, но ему уже 38. На шесть лет опоздал. Почему же он так припозднился с участием в конкурсе? Ведь карьера пианиста обычно начинается рано.
 
Летучий Голландец
 
Легенда о Керере, которую я в 12 лет услышала от филармонических завсегдатаев, по силе воздействия на молодой организм сравнима разве что с легендой о Летучем Голландце. Правда, я не вагнеровская Сента, распевать балладу и бросаться в холодные воды Северного моря я не стала. Решила броситься в воды пианизма.

А легенда вот какая. Керера в начале войны посадили. Как немца, то есть потенциального врага. Он просил, чтобы ему дали возможность заниматься. Но кто же ему в камеру фортепиано поставит? Тогда Рудольф Рихардович нарисовал клавиатуру на доске и хоть таким образом занимался, поддерживал себя в пианистической форме.

Сейчас, по прошествии сорока с лишним лет, захотелось мне эту легенду проверить. Нырнула в Интернет. Там плавают противоречивые сведения. Вот отрывок из интервью с пианистом: «18 октября (на всю жизнь запомнил эту дату!) меня с братом и матерью сослали в Казахстан, в поселок Пахтарал. За «тяжкое преступление» – за то, что мы были немцы». Керер чего-то недоговаривал? Всего лишь сослали? В посвященном ему форуме проскальзывает слово «тюрьма». Наверное, сначала была тюрьма, а потом ссылка. Но доска с нарисованной клавиатурой присутствует в обеих версиях легенды. В ссылке пианист получил вторую специальность. Окончил заочно мехмат и стал преподавать в школе математику. Выучился играть на аккордеоне, собирал ребят, устраивал для них концерты. Тринадцать лет выброшены из жизни. И вот, наконец, режим разжал свои когти. Теперь можно вернуться к любимой профессии. Керер завершил свое образование в Ташкентской консерватории, приехал в Москву, сыграл на Всесоюзном конкурсе, набрав 50 баллов из 50...
 
Филармония и профориентация

В 1963 году Рудольф Керер дал два концерта в Куйбышеве. Играл в нашей филармонии 31 января и 3 февраля. Вот он, мой Летучий Голландец! Вернее, немец! Явился во плоти! Я, конечно, пошла на оба концерта и была вне себя от восторга. Теперь у меня только один путь. Поступать в Московскую консерваторию! (После победы на конкурсе он там уже преподавал.) После этого все мои мысли были только о Керере. В школе все уроки напролет рисовала на промокашках профиль любимого пианиста. Своею кровью на листочке бумаги написала страшную клятву: заниматься как следует, чтобы поступить в Московскую консерваторию, к нему в класс. Никто меня на этом этапе жизненного пути не остановил, никто моей глупости не препятствовал. Но, как известно, путь в консерваторию лежит через музыкальную школу и училище. Ну, что делать? Прекратить бить баклуши, браться за ум, готовиться к экзаменам в шестой класс. Жизнь скорректировала детские планы. После Гнесинского института маленькая смелая девочка Наташенька превратилась в музыковеда. Но спасибо нашей филармонии за раннюю профориентацию! Спасибо и вам, Рудольф Рихардович, Царствие вам Небесное!
Филармоническое потрясение номер два

Перед ним тоже была небольшая прелюдия. Зашла я в гости к нашим друзьям и соседям по коммуналке. Глава их небольшой, но очень приятной семейки, филармонический дирижер Юрий Викторович Олесов, пустился рассказывать мне одну из своих полуанекдотических историй: «Поехал как-то Беня Шклярский в Волгоград… Знаешь Беню Шклярского?» – «Нет», – отвечаю. «Как это – не знаешь? Не может быть. Такой интересный музыкант! Знаешь, наверное. Ну, неважно… Поехал, значит, Беня Шклярский в Волгоград. И звонит оттуда жене: «Я тут шляпу купил – будь здоров!» А она думает, что «будь здоров» – это он так прощается. И вешает трубку. Беня еще раз звонит и говорит: «Да это не ты будь здоров! Это шляпа будь здоров!» К анекдоту Олесов добавил: «12 января у него бенефис будет. И как это ты не знаешь… Весь город знает, а она не знает! Не знаешь – вот тебе случай узнать. Сходи, послушай. Это будет очень хороший концерт».

Интервью длиной в 27 лет

Тут и газета подсуетилась. В 1985 году в «Волжской заре» был хороший отдел культуры. Редактор, Анечка Сохрина, мне позвонила: «Сходи, напиши про концерт Бени Шклярского. И подойди к нему взять интервью, он поговорить любит». Шклярский дирижировал 12 января 1985 года. Пока он шел к пульту, шлейф музыки уже тянулся за ним. Золотой нимб вокруг музыканта мерцал и флюоресцировал. Первый раз в жизни видела такое! Интервью я все же взяла. Успела добежать до закулисной точки и перехватить бенефицианта, а очередь из самарской культурной общественности наросла уже за моей спиной.

Преступление без наказания
 
Иду по городу. Сейчас улица Куйбышева закончится какими-то курмышами. Безлюдно. А с устаревшей афиши внимательно смотрит на меня Он! Герой моего интервью и новый кумир! Я смело подхожу к афише. Быстро рвануть! Быстро в сумку! Ой, как стыдно, бессовестная девочка! Лишила город такого украшения! Теперь вместо красивого лица Шклярского – рваные быстро желтеющие лохмотья афиши.

Постепенно из стен филармонии дружба стала перетекать то к нам домой, то к ним. И материалов как минимум 10 я о нем опубликовала. Вот отрывок из моей статьи о Вениамине Яковлевиче: «На его дирижерские концерты (к сожалению, теперь редкие) собирается весь город, к нему после концертов постоянно подходят слушатели, выражают свое восхищение, благодарят. Сейчас благодарят самарские меломаны, а в прежние годы, когда Вениамин Яковлевич работал в Москве, им восхищались знаменитые дирижеры Небольсин, Мелик-Пашаев, Файер. Среди его друзей были концертмейстер Государственного оркестра Фридгейм, концертмейстер оркестра Большого театра Закс, знаменитый трубач Докшицер. У Шклярского хранится фотография: группа молодых людей, артистов Большого театра, на пляже. Майя Плисецкая делает фуэте с поддержкой Вениамина Яковлевича. Есть пластинка, записанная со скоростью 45 оборотов. Джазовое трио знаменитого советского джазиста Александра Цфасмана. В составе трио Вениамин Шклярский. Есть в его архивах и такой документ: Леонид Утесов приглашает поработать в своем джазовом коллективе. Неласковые исторические обстоятельства прервали наметившуюся блестящую карьеру. Прервали на шесть лет. В последний день 1954 года Шклярский оказывается в Куйбышеве. Его берут на работу в филармонию, концертмейстером группы контрабасов».
Беккерат – король, украшение и торт

Мы считаем наш орган королем. Не всякий король к себе подпускает. Наш оказался друже-любным и гостеприимным. Стыдно признаться: написав диссертацию об органной музыке Букстехуде, только через 20 лет после защиты благодаря Людмиле Геннадьевне Камелиной узнала некоторые непонятные доселе технические детали. Как следует рассмотрела пульт органа с интригующими названиями регистров. Камелина собирала вокруг органа малышей, вынимала отдельные трубочки, в них можно было дунуть – как в дудочку! Показывала, как работает механика. Провела экскурсию внутрь органа.

Как-то раз в антракте я пробралась сквозь малышовую стайку, уселась на органную скамеечку и с трепетом сыграла ми-минорную фугу – она у Камелиной на пюпитре стояла. Конечно, орган не рояль, но уж как получилось сыграла. Какой еще орган даст к себе прикоснуться? Теперь он не просто король – он наш родственник. И на его дни рождения филармония заказывает огромный торт в форме органа, втыкает в него свечки, и после концерта слушатели его разъедают.

Вечно новая соната
 
Спускаемся сверху вниз. С органных многометровых высот к другому королю, роялю. Тут следовали события за событиями. Гастроли Гилельса, Флиера, Беллы Давидович, Элисо Вирсаладзе. Это имена сверхзнаменитые. Хорошо знаем и идем слушать вполне предсказуемое.
 
1959 год. Наум Штаркман сыграл «Лунную» сонату. Наверное, первый раз я услышала любимую музыку в концертном зале. Отзвучала. И мы идем под цветущими яблонями домой по улице Фрунзе. Темнеющее небо, запах яблонь… Ниточка потянулась и дальше. Любовь к «Лунной» сонате, зародившаяся в той, старой фи-лармонии 60 с хвостиком лет назад (хвостик совсем маленький), развивается. Написала стостраничную книжечку про «Лунную». Сейчас соната у меня на YouTube крутится, соната всё та же и вечно новая. И кумир новый – Рудольф Бухбиндер.

«Самарский» Кабалевский
 
Конкурсы имени Кабалевского… Еще один знаменитый филармонический сюжет. Очень он нас тогда всех волновал. Телевидение снимало. Пока я была еще ребенком доучилищного возраста, начала ходить на конкурс. Усаживалась за спинами членов жюри, с почтением рассматривала Дмитрия Борисовича, Алексея Васильевича Фере, музыковеда Мильштейна. Слушала с таким напряжением. До единой нотки помню, как 12-летняя Наташа Шаталова (Н. Д. Файн) играла «Экоссезы» Бетховена и фа-минорный «Музыкальный момент» Шуберта.

В училище приходили на конкурсы во главе с любимым учителем, Ю.А. Ахматовым. Усаживались в последнем ряду такой сплоченной бригадой. Там была идеальная акустическая зона. И на сцене – мы! Ну, мы не мы, но наши товарищи по училищу. Мы за них болеем, волнуемся! И на наших глазах формируется самарская фортепианная школа будущего!

Филармония и Кельнский собор: кто выше? И кто старше?
 
Спросите меня: а где же скрипачи, виолончелисты, чтецы, певцы? Где ваш брат – лектор? Политнекорректно? Сестра, а не брат? Почему-то одни девушки концерты ведут. И где – весь механизм? Директор, худрук, режиссеры, фотографы, художники? То-то и оно. Механизм так велик…
 
Вот, помню, крутились мы перед Кельнским собором. Пытались совместить несовместимое: и весь собор на одном снимке запечатлеть, и каждую деталь крупным планом. Не получалось. Получалось «или – или». Чем наша филармония отличается от Кельнского собора? Возрастом? Ничего, возраст – дело наживное! Через тысячу лет будут нашим потомкам с уважением показывать: здесь был храм музыки!»
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 7 мая 2020 года, № 8–9 (181–182)
Музыковед, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России Наталья Эскина