Капитан филармонического корабля

Гиларий Беляев с женой Майей

9 января исполнилось 90 лет со дня рождения Гилария Валерьевича БЕЛЯЕВА (1931–2005), заслуженного работника культуры РСФСР, заслуженного деятеля искусств России, профессора, много лет являвшегося директором и художественным руководителем Самарской государственной филармонии.

Я запомнил его молодым. Он сидит за нашим потертым Ronisch, и старое пианино, словно удивляясь самому себе, издает звуки, ранее для него неведомые. «Геля! А помнишь вот эту песню?» – говорит кто-то из компании, и руки пианиста, словно сами зная, что нужно делать, бегут по черно-белой дорожке клавиатуры.

Он играет непрерывно, даже когда ведет оживленную беседу или участвует в немудреной трапезе. Его супруга Майя – артистка балета, изящная, словно точеная статуэтка. Видимо, оттого она чаще молчит, но ее смеющиеся глаза лучатся теплом и любовью: Геля играет. В этом вся его жизнь, он сам – музыка.

Он дирижирует в оперном театре, ведет хоровой класс в музучилище, руководит детскими и студенческими хорами, аккомпанирует спортсменкам на соревнованиях по художественной гимнастике, но для меня, тогдашнего мальчишки, он – душа компании музыкантов, приходивших к отцу в нашу коммунальную квартиру. Собирались часто, вели шумные беседы, обсуждали состоявшийся концерт, оперный спектакль или выступление хора и обязательно пели. Пели хорошо и со знанием дела, так что соседи в нашем доме и во дворе не роптали, воспринимая это как концерт, хотя и поздний, но зато бесплатный. Никто не осмеливался приближаться к инструменту, ждали Гелю. Он приходил после спектакля, не садясь за стол, принимался играть и сразу становился центром небольшой музыкальной галактики – весёлый, ироничный, полный энергии.

Таким я его и запомнил.


Спустя лет десять я увидел его дирижирующим. Это было на Празднике песни. Проводились такие в те времена в Куйбышеве, на стадионе «Динамо». Сводный хор занимал ровно половину стадиона, на репетициях даже при помощи духового оркестра свести воедино такую махину было нереально. Тогда Беляев предложил сразу пяти дирижерам работать одновременно, чтобы синхронизировать пение хора по секторам. И вот в день праздника заполняется зрителями вторая половина стадиона, и, по замыслу режиссера, группа дирижеров во фраках идет поперек футбольного поля к своим постаментам. Музыка вступления заканчивается, пора петь, а дирижеры еще в пути, и тогда Беляев вырывается вперед. Словно футбольный форвард, он в развевающемся фраке бежит через поле и в последний момент дает вступление центральному сектору хора. К припеву поспевают остальные маэстро и включают в работу свои сектора. Постепенно песня разрастается, и тут случается небольшое чудо. Зрители, решив, что поэтапное вступление касается всех присутствующих, тоже начинают петь с большим воодушевлением. К последнему куплету весь стадион довольно стройно выводит: «Широка страна моя родная…», а Беляев, развернувшись к зрителям, пытается и их подчинить дирижерской палочке.


Затем на много лет жизнь развела наши пути. Из рассказов родных я знал, что Гиларий стал «золотым концертмейстером» сборной нашей страны по художественной гимнастике. Под звуки его порхающих рук они собрали все золотые медали. Потом он несколько лет работал на Кубе и привез оттуда в сонный и закрытый для иностранцев Куйбышев массу впечатлений и невероятных рассказов, больше похожих на приключения Синдбада-морехода.

И вот в середине 90-х, «из дальних странствий возвратясь», я оказался не у дел, как и многие в то лихое десятилетие. О работе в филармонии даже не задумывался. Я любил этот дом, ходил на концерты лет, наверное, с восьми, знал в лицо всех музыкантов оркестра, обожал Еву Цветову, которая в детстве казалась мне волшебницей, повелевающей всем оркестром, но не представлял, в каком качестве мог бы работать здесь. И вот дома звонит телефон, голос с характерной сипотцой говорит: «Твоя мама мне сказала, что ты вернулся. Почему не приходишь? Завтра в 10 у меня», – и положил трубку. Гиларий Беляев был надежным капитаном филармонического корабля. Его талант, проницательность, художественное чутье позволяли проводить в «закрытом городе» фантастические по уровню мастерства концерты самых лучших музыкантов страны, со многими из которых он был дружен, и это придавало всему процессу подобие творческого заговора единомышленников.

Даже на закате своей жизни, больной и, казалось, отошедший от дел, он не изменял себе, выходил на сцену, помогал молодежи, делал аранжировки, занимался с детьми.

Музыкант. Именно так, с большой буквы, и мыслю, и говорю о нем. Потому он и остался в моей памяти молодым, самозабвенно и восхитительно легко бегущим по черно-белой дорожке клавиатуры.