Единство в многообразии

Камерный вечер Транссибирского Арт-фестиваля состоялся в зале Самарской филармонии. Интерес самарской публики к ежегодному, но отнюдь не рядовому событию концертного сезона оказался достаточно велик. В будний осенний день артистов-гастролеров встретил полный зал самарских меломанов и слушателей-неофитов. Именно для последних важно оказаться на концерте мастеров, где всё происходящее можно оценить по высшему разряду.

Титулованный скрипач Вадим Репин, блестящий победитель конкурса Чайковского и опытный концертант виолончелист Нарек Ахназарян, наша соотечественница и вместе с тем гражданин мира пианистка Светлана Смолина представили программу из произведений выдающихся композиторов романтического века – Сезара Франка, Эдварда Грига и Петра Ильича Чайковского. Что может быть лучше для первых шагов в мир академической музыки! Что может быть достойнее, чем эстетика романтизма, соединившая в синкретическое единство разные виды искусств, облекшая ужасное или отталкивающее в одежды высокой поэзии, вырастившая аристократизм выражения из истоков народной музыки!

Может, в этом причина неослабевающего интереса именно к этому периоду в истории музыки? Произведения, написанные около полутора веков назад, волнуют нас, наверное, так же, как волновали современников. Вряд ли в XXIII веке будет так востребована музыка наших дней. Кто знает… И коль скоро бытует (не лишенное справедливости) мнение о том, что музыка суть воплощенное чувство, то верным будет и то, что музыка высокого стиля (или, по-другому, академическая) учит культуре чувств, способствует их тонкости и многообразию. Суждение о том, что суть музыки есть Число **, наводит на мысль, что постижение эстетически прекрасного – интеллектуальная работа, возбуждающая мыслительные процессы, не находящие себе дела в других обстоятельствах.

Концерт академической музыки, пусть и камерной, – это своего рода ритуал. Строгий и слегка приподнятый тон вступительного слова лектора-музыковеда, в меру праздничные «одежды» рампы, софитов и кулис, таинственный блеск органных труб. Стройные ряды кресел концертного зала и ненавязчивая внимательность служительниц в филармонической униформе. Черное крыло концертного рояля готово открыть неведомое ищущему… Всё это по-особому настраивает пришедшего в зал, пусть и в первый раз.

Среди неписаных канонов – слушательские аплодисменты. Если они прерывают исполнение в паузах, музыкант с горечью понимает, что он играет для профанов, пусть и тепло реагирующих. Если же трех- или четырехчастное произведение вызывает аплодисменты лишь по окончании последней части, исполнители знают, что здесь собрались знатоки. И для знатоков, как правило, играют несколько по-другому. Надо отдать должное солистам Камерного вечера – они не реагировали на такие мелочи, для них, судя по всему, не важно, для кого играть. Музыканты такого класса не могут напрямую зависеть от слушательской аудитории. Для них важен сам художественный материал, в который они входят. И этот материал взыскует и высшей виртуозности, и острой чуткости, и яркого артистизма (от слова Art – искусство). Камерное сочинение – соната или трио – требует от композитора высшего мастерства, поскольку ставится задача ограниченными тембровыми и техническими средствами явить содержание, по воздействию соотносимое с крупными симфоническими полотнами. Это с одной стороны, с другой – камерное сочинение дает возможность глубоко интимного высказывания. И, наконец, диалоги разных инструментов, разных музыкантских личностей способны дать художественный результат, невозможный ни в сольном исполнении, ни в звучании большого оркестра.

Музыканты, принявшие участие в Камерном вечере, очень разные по артистическому, да, вероятно, и жизненному опыту. Жизненный опыт музыканта – это не только перипетии его судьбы. Каждого в известном смысле формирует его инструмент, с которым он не расстается с самого детства и проводит большее время дня на протяжении всей артистической карьеры. Отражается ли на человеке тот факт, что он каждый день несколько часов отдает фортепиано, виолончели или скрипке? Заметно ли в нем влияние художественного материала, с которым он встречается регулярно? Как сказывается специфический репертуар на его ментальности?..

И вот они, такие разные, на сцене. Им предстоит пройти по тонкой кромке, отделяющей достоверное от наносного, точное от приблизительного. Им нужно услышать друг друга в нескончаемом многообразии интонационных нюансов, нужно каждое мгновение взаимодействовать для достижения результата. Найти «точку», как говорил Сергей Рахманинов. Это не только высшая точка кульминации, но и точность попадания в смысл исполняемой музыки. Скажете: да ведь они титулованные артисты, сыграли не одну сотню, а может, и тысячу концертов!

Неужели можно говорить, что им что-то угрожает? Раз уж мы вспомнили Рахманинова, то вспомним и рассказ о «точке». Однажды после очередного триумфального выступления поклонники увидели расстроенного Маэстро. «Как вы божественно играли!», «Превосходно!», «Гениально!» – так и сыпались восторженные эпитеты на голову удрученного музыканта. Он только тихо мог вымолвить: «Точки не было…» Среди событийных концертов ежегодного Транссибирского Арт-фестиваля Камерный вечер выделяется особой органичностью, точным попаданием в нерв и смысл музыки, богатством выражения и тонкостью ансамблевых взаимодействий. Музыканты искусно увлекали аудиторию, беспрестанно меняя формы движения и пульсы, разворачивали сознание слушающих чуть заметными цезурами, заставляли вместе с ними перевернуть «страницу» повествования органичной ферматой.

Нескончаемые фразы широкого дыхания сменялись краткими мотивами, переходящими от инструмента к инструменту. Аккомпанирующая ткань переходила от фортепиано к струнным так незаметно, что казалась слитой с солирующими голосами в единство пульсирующей жизни. Также точным было и следование стилю того или иного композитора. Терпкие гармонии и мелодические линии, тонко следующие просодии французской речи в Сонате ля мажор Сезара Франка. Цветущий «луг» танцевальных ритмов и норвежских народных песен Второй скрипичной сонаты Эдварда Грига. Разительные контрасты, отчаянная боль утраты и торжество русского мелоса, не способные преодолеть темный горизонт Фатума в трио «Памяти великого артиста» Петра Ильича Чайковского.

Так много музыкального и экстрамузыкального содержания вместилось в какие-то два часа филармонического концерта. Многообразие звуковых образов слилось в единство музыкальной формы, которую можно было унести чуть ли не зажатой в ладони. Впечатление от игры музыкантов осталось сильное и цельное. А если вспомнить о «точке», то она, без сомнения, была – точка как точность попадания в смысл, в содержание, во внимательное и чуткое восприятие слушательской аудитории.