Шостакович-фест. Первый концерт. Впечатление

Статья редактора портала «Музкарта» Инги Майоровой,

опубликованная в издании

«Свежая газета. Культура» (№16, октябрь 2024)

В филармонию на открытие фестиваля «Шостакович. Над временем» собрался самарский бомонд. В хорошем смысле слова. Все ждали заявленного хедлайнером Ильдара Абдразакова, помнили его триумфальное выступление на волжском склоне, с фейерверком. Ждали, что выдаст бас-любимец что-нибудь не менее воодушевляющее.

В полумраке сцены на нотных пультах чарующе зажглись лампочки-усики с глазками, вышел оркестр, за ним легендарный знаток музыки Артём Варгафтик, умеющий рассказать перед концертом о программе познавательно-удивительно для неофитов, провокационно для гурманов и внутренне убежденно для себя. Он сказал буквально следующее: «Спасибо, что пришли, спасибо за молчащие телефоны. Вечер сегодня необычный, мы завершим его «Праздничной увертюрой» Шостаковича, чтобы не осталось сомнений, что это праздник. «Мы» - это самарский оркестр и его худрук Денис Власенко, солисты Энджел Вонг и Ильдар Абдразаков. А также спонсоры и, конечно, худрук фестиваля и композитор Марк Левянт. Прозвучат два шедевра на итальянские темы».

Шедевр первый. Цикл романсов на стихи Микеланджело - одно из последних сочинений Шостаковича, самый необычный для него выбор текста. 16 век, но в переводе на русский язык этот текст звучит актуально.

Сопровождал исполнение на большом экране фильм Владимира Самарцева с изображениями скульптурных работ Микеланджело, чередующимися с его предположительным портретом то анфас, то в профиль, на разных фонах. Как показал итог, было бы совсем не лишним помимо слайд-шоу с эффектами «аквариум» и «дым» показать на экране текст звучащих сонетов. Тогда не только малочисленные меломаны, а и весь зал оценил бы точнейшее попадание каждой ноты в каждое слово. И у Шостаковича, и у Абдразакова, и (что невероятно приятно) у нашего оркестра под мастеровыми руками Дениса Власенко. А впечатление стоило того.

Снова к слову Варгафтика: «Микеланджело был не поэт. Данте и Петрарка - да. Это мысли вслух о жизни. Именно такой собеседник-глыба был важен Дмитрию Дмитриевичу в конце жизни, чтобы «обсудить» с ним вопросы бытия и смерти. 11 коротких и ясных диалогов. Скульптор верит в бессмертие души, а Шостакович сомневается и порой стоит на грани полного неверия. 11-я часть называется «Бессмертие» - на музыкальную тему, сочиненную Митей Шостаковичем, когда ему было 8 лет. Такая арка. Что создано гением, нечто важное для людей - останется в веках».

В партере дама, приятная во всех отношениях, в изнеможении делилась восторгом с просто приятной дамой: «Какой красивый, господи…». Конечно, это не про Микеланджело и не про Шостаковича, это про выход под овацию-аванс великолепного Ильдара Абдразакова. Между тем на экране Микеланджело и Данте сидели на краю обрыва. Плывущий луч солнца освещал раскрашенные барельефы. Самое начало. «Истина». Сплетаются две трубы, как две мудрые змеи. Струнные, передавая унисоны из группы в группу совершенным штрихом, шелковистым звуком возносят главную мысль цикла к небесам. Тем самым небесам, которым, как написал Микеланджело, безразличны земные заслуги. Ильдар Абразаков пел с прекрасным знанием, чего стоят на земле земные заслуги.

«Утро». Описание эротического блаженства. Голова к голове на одной подушке. Арфа с контрабасом – квантовый переход в состояние невозможной нежности от прикосновений золотой ткани платья к любимому телу. Соло Ильи Миронова. О, как может петь контрабас! Возникает дуновение невесомого счастья… И тут..! Телефоны. Как сказал однажды на Первом канале Агутин Панайотову: «Саша, ну ё-маё!» Только Леонид сказал с восторгом. А в зале филармонии он сказал бы с горечью. Ну правда, господа, ну ё-маё, сколько можно?

Вы сами не слышите и всему залу не даёте услышать, как певец в легатиссимо тончайшей фразировки обращает любящий взор к любимой чужой душе - и видит истинную красоту. А между тем - «Любовь». И проигрыши флейты и кларнета, как ажурные виньетки. От «Разлуки» через всю жизнь, чтение Данте, энергия оркестра и энергия солиста, широкое дыхание, сложнейшая инструментовку, пылинки в луче света, наконец гробовая тишина в зале и украдкой, по-мужски незаметно смахнутая Абдразаковым слеза, как будто соринка в глаз попала. Но это была слеза.

Не буду перечислять все части и все краски. Снова поток-воспоминание. Одиночество. Оркестр играет собранно, дирижер держит темп, в непрерывном движении не упускает ни на миг логическую нить. Духовики стройны и компактны. «Творчество» - хлесткие, как удары бича, точные, как молоток скульптора, аккорды. Бесконечный труд. Отчаянный унисон. Колыбельная «Ночь» с мягким роялем, ангельскими скрипками, магической арфой. «Меня не тронет тленье…» Вот оно, то самое бессмертие. Детство, колокольчики, лошадки, игра.

Пожалуй, по гамбургскому счету этот номер концерта, а может, и всего фестиваля – абсолютная осанна Шостаковичу. Осанна музыкантам. Гениальное произведение, которое после такого концерта начинаешь слушать в разных версиях. Сначала с текстом, потом без текста. Ухватываешь ухом и сердцем то одно чудо композиторской мысли, то другое. Слышишь, как один знаменитый дирижер исполняет цикл тяжело, будто в кандалах. Другой – с бодрым европейским шармом. И вспоминаешь, как Власенко наполнил сонеты воздухом, поэтической глубиной, создал идеальный ансамбль с прекрасным Ильдаром Абдразаковым, чувствуя микроны интонации и дыхания и верно потакая им.

В одном известном фильме учительница литературы, опасаясь за своих воспитанников, увлекающихся игрой на электрогитарах, говорит: «Жизнь – борьба. И я боюсь, что одержимое музицирование уведёт вас в мир грёз». Одержимое музицирование – вот хорошее название для исполнения первого шедевра в этот первый фестивальный вечер. Не борьба. Не грёзы. Шостакович. Шедевр второй. Рапсодия на тему Паганини Рахманинова – конкурент Второго концерта по частоте исполнений. Артем Варгафтик сообщил цифры и факты, предложил слушателям самостоятельно решить, кто победит в Рапсодии на этот раз: душа или дьявол.

Вышел к роялю высоченный красивый юноша Энджел Вонг в чёрной рубашке, расшитой по вороту сверкающими на весь зал стразами и пайетками, восточный вариант молодого Вэна Клайберна, такой же любимец дам, очаровательный, сказочно техничный, хорошо наученный паренёк. Заиграл с места в карьер, живо, стремительно, журчаще. Джазовость и даже эстрадность, детская наивность и непосредственность во всём. Драматические вариации не превышали градус стишка про «оторвали мишке лапу, все равно его не брошу». Прыгающие мячики в фольге, налетающий на всех без разбора поезд Люмьеров, ошпаренная кода, космические скорости, обработка искусственным интеллектом. Успех феерический. Интересно было бы узнать хронометраж. Казалось, что вариации пролетели раза в два быстрее, чем у Рахманинова. Но какой хронометраж, когда на сцене такое чудо расчудесное. Оркестр не подвел. Говорить нашим музыкантам, как в похожей ситуации говорил своему оркестру Геннадий Рождественский: «Чуваки, клиент ускользает…» - Денису Власенко не пришлось. Все примчались к финальному аккорду, задрав портки, точно вместе.

Бисы были заслужены, уместны, угар и пожар куда-то делись, «Ноктюрн» Барбера и Финал из балета «Жар-птица» Стравинского прозвучали у Энджела обаятельно и очень убедительно. Сталь закаляется в контрасте температур покорно, пережившие катарсис слушатели были вознаграждены обещанной «Праздничной увертюрой» Шостаковича. А она, тоже пережившая множество перевоплощений в этом зале, прозвучала как новенькая. Чувствовался в этом исполнении сладкий выдох «уф!», легкость и праздничность. Чувствовалось настроение, с которым уходить после такого концерта в шикарный фестиваль было абсолютно правильным.