Анонимка на Шаляпина и другие истории

Доподлинно известно, что гениальный бас Федор Шаляпин был в Самаре трижды, в том числе в сентябре 1909 года, когда после успешного выступления в театре-цирке «Олимп» на память о событии он собственноручно посадил дуб на углу Саратовской и Москательной.

Об этом уже много рассказывалось и писалось, как и о том, что в октябре 2014 года у здания филармонии взамен ранее вырубленного шаляпинского дуба был высажен его юный четырехлетний «внук» (из родственного желудя!). Инициатором и организатором этой акции был известный краевед и исследователь Леонид Рафельсон.

Но с именем Шаляпина связаны и еще некоторые события. Уже в 1970-х в проекте архитектора Юрия Храмова присутствовала мощная гипсовая фигура певца в вестибюле будущего концертного зала. Идея была замечательной, но таковой и осталась.

Тем, кто начал ностальгировать по прежним строгостям, где принято было вовремя сигнализировать, чтобы «не допущать», напомню эту историю. В Куйбышевском обкоме КПСС появилась анонимка с гневным осуждением самой идеи увековечения памяти русского певца. В письме строго напоминалось, что Шаляпин – эмигрант, который помогал деньгами бывшим белогвардейцам и в 1927-м был лишен ранее присвоенного ему звания народного артиста РСФСР.

Автор анонимки, видимо, вдохновился строчками горлана революции:
С барина
с белого
сорвите, наркомпросцы,
народного артиста
красный венок.

И сорвали, и прокляли, так что формально основания возмущаться у «бдительного доброжелателя» были. Ведь звание народного было посмертно возвращено артисту лишь в 1991-м, а перезахоронение на Новодевичьем кладбище в Москве праха умершего в Париже Федора Шаляпина случилось в 1984-м.

Хотя в 1975-м, когда затевалось строительство новой филармонии, просто цыкнуть на авторов проекта партийные власти не решились, но скромно посоветовали им не спешить. И в вестибюле концертного зала на месте фигуры Шаляпина сегодня разместилась декоративная металлостеклянная композиция художника Вячеслава Герасимова «Цветы для музыкантов».

Но благодаря усилиям уже упоминаемого Леонида Рафельсона, знатока жизни и творчества Федора Шаляпина и автора книги о нем, к идее увековечивания памяти великого артиста в Самаре вернулись. И буквально в ближайшее время на комиссию будет представлен глиняный макет барельефной мемориальной доски, которая появится на фасаде филармонии. Автор ее – самарский скульптор Николай Куклев.

Рассматривается также вопрос о присвоении имени Федора Шаляпина Самарской филармонии. Причем, по информации Рафельсона, прецедент подобных акций в России уже есть. В соседнем Бузулуке имя певца присвоено старейшей музыкальной школе, куда после Самары в 1891 году заезжал артист.

Рассказанное, видимо, уместно к юбилею. Но это – события, а у автора, к счастью, немало и людей, знакомых, приятелей и друзей из тех, у кого с филармонией связана жизнь. Об одном из них хочу вспомнить отдельно.

Замечательный музыкант Алексей Александрович Трифонов в середине прошлого века был едва ли не единственным пианистом Куйбышевской филармонии, выступающим на сцене с сольными программами и с симфоническим оркестром. Кроме него тогда на самостоятельные программы решалась разве что пианистка Мария Волченок.

У Трифонова был довольно обширный концертный репертуар, в том числе немало сочинений больших форм. Я старался по возможности не пропускать концерты с участием пианиста. Кроме того, Алексею Трифонову довелось в 1951–63 и в 1981–84 быть художественным руководителем филармонии. И в эти годы куйбышевские меломаны имели возможность видеть на сцене выдающихся музыкантов и дирижеров-академистов, а также звезд отечественной эстрады. Причем в восьмидесятые годы филармония еще работала в условиях цыганского табора: администрация размещалась в бывшем райотделе милиции на Куйбышевской, а артисты кочевали между «Дзержинкой», ОДО и «Звездой».

Я уверен, что о Трифонове – музыканте, худруке и педагоге – мы еще многое узнаем от его коллег по филармонии и пединституту. Кстати, Трифонов вообще был одним из организаторов музфака пединститута, ставшего первым в Куйбышеве высшим учебным заведением музыкального профиля. Его заслуги в музыкальной педагогике отмечены только что проведенным городским конкурсом детского музыкального творчества им. Алексея Трифонова. Я же позволю себе здесь лишь скромные, но дорогие мне воспоминания о дружеском общении и некоторых наших совместных деяниях, непосредственно к филармонии отношение имеющих не всегда.

Лично мы познакомились летом 1962 года. Я был тогда президентом городского джаз-клуба и председателем оргкомитета первого Куйбышевского джаз-фестиваля. Официальные «искусствоведы в штатском» воспринимали нас тогда как назойливых мух и что-то разрешали, чтобы мы меньше им докучали. Был формально разрешен и первый джаз-фестиваль, но мы понимали, что для его имиджа нужен дополнительно авторитетный профессионал.

Кто-то мне назвал Трифонова, который знал джаз и относился к нему лояльно. Я отправился в филармонию и попросил Трифонова взять на себя функции председателя жюри фестиваля. Алексей Александрович встретил меня очень приветливо и согласился сотрудничать. Более того, он разрешил два заключительных концерта лауреатов фестиваля провести на сцене филармонии.

Для первых трех нам тогда выделили Дворец культуры металлургов – новый концертный зал, но на краю города. Впрочем, несмотря на транспортные проблемы, все концерты были аншлаговыми. Фестиваль прошел отлично, за его время мы очень сблизились с Алексеем Александровичем и, несмотря на разницу в возрасте, сдружились. Мы затем регулярно встречались, ходили друг к другу в гости, слушали звукозаписи, что-то обсуждали. В том числе книгу немецкого музыковеда Иоахима Эрнста Берендта «Вариации на тему джаза», которую я перевел с польского и отпечатанный на пишущей машинке экземпляр перевода подарил Трифонову.

А в марте 1964-го джаз-клуб проводил публичный диспут «Джаз и ты». Тогда мы воспользовались приездом в Куйбышев композитора Дмитрия Кабалевского, участие которого придало диспуту особую остроту. Дмитрий Борисович пришел вместе с профессором Казанской консерватории, поэтому дискуссионность обсуждения гарантировалась. Ведущим же на сцене мы попросили быть Алексея Трифонова. И пришлось ему тогда совсем нелегко: диспут получился весьма горячим и эмоциональным. Он вообще стал событием, попавшим в историю отечественного джаза, в частности, в изданную в 1972 году монографию Алексея Баташева «Советский джаз». Небольшой зал Дома учителя был забит до отказа. Очень многие желающие так и остались на улице, хотя над входом мы тогда демонстративно повесили транспарант: «Сегодня танцев не будет! Сегодня – диспут!».

Автору этих строк тогда довелось открывать диспут небольшим экскурсом в историю вопроса, а далее у микрофона разгорелись страсти. Спорить нам, молодым, с главным оппонентом, профессором консерватории, Героем Социалистического труда, народным артистом СССР, депутатом Верховного Совета и советским композитором-классиком, было, конечно, сложно, особенно в вопросах взаимовлияния джаза и академической музыки.

Должен отметить, что Дмитрий Борисович был замечательным собеседником, и я имел возможность убедиться в этом и раньше, но здесь он представлял официальную точку зрения. Дальнейший ход развития музыки во многом отверг догмы, но в диспуте полувековой давности Алексею Трифонову как ведущему пришлось использовать все свои знания и умения управлять дискуссией.

Кроме наших личных, дружеских встреч с Алексеем Трифоновым были и другие – в рамках организованных тем же легендарным ГМК-62 музыкальных концертов и творческих встреч, Конкурса имени Кабалевского, для которого сцена филармонии стала главной. И все это определило влияние Куйбышевской филармонии и людей искусства на творческую жизнь города.

Игорь Вощинин
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета» № 8 (75) за 2015 год