Самарские слушатели воздали должное скрипичному и дирижерскому таланту гастролера. Знаменитый музыкант оказался также интересным собеседником.
Впервые игру Сергея Стадлера мне посчастливилось слышать в 1982 году на VIII Конкурсе имени П.Чайковского, где он стал лауреатом первой премии. Сегодня народный артист России Сергей Стадлер - мировая знаменитость.
Талант артиста не ограничивается только скрипкой. Он многого достиг на дирижерском поприще, а последние три года является также ректором Санкт-Петербургской консерватории имени Н.Римского-Корсакова, которую в свое время окончил. Стадлер окончил также аспирантуру Московской консерватории имени П.Чайковского. У него огромный репертуар, он выступает с лучшими оркестрами и дирижерами на лучших концертных подмостках мира.
В прошедшем в Самарской филармонии гастрольном концерте Стадлер предстал в двух ипостасях: скрипача и дирижера. В первом отделении он солировал в юношеских скрипичных концертах Ф.Шуберта и Ф.Мендельсона. Блестяще сыграв оба сочинения, он сумел передать свойственное им романтическое, мажорное восприятие жизни.
Настоящим испытанием для нашего филармонического оркестра и публики стала Девятая симфония Г.Малера – масштабное полотно, насыщенное редкостным драматизмом и глубокими переживаниями. Достаточно сказать, что длительность звучания симфонии составила час с четвертью.
После концерта довелось услышать размышления Стадлера о сегодняшних проблемах российской музыкальной жизни, преломленных сквозь призму его собственного опыта артиста, педагога и руководителя крупнейшего вуза.
О профессиональном образовании
- В отличие от Москвы, где специализированная школа-десятилетка существует при консерватории, в Санкт-Петербурге она является подразделением консерватории. Сюда родители приводят детей, которых они сразу ориентируют на исполнительское поприще. Это по-настоящему талантливые дети, а не просто те, кто учится для обогащения своего внутреннего мира, а потом по жизни будет заниматься совсем другим. Школа и консерватория формируют будущего артиста, исполнителя, яркую индивидуальность. Через 16 лет он выходит профессиональным музыкантом – тем, кого в нем изначально видели родители. Теперь идет жаркая дискуссия по поводу судьбы этих школ. Но по существу у нас просто хотят разрушить сложившуюся стройную систему образования. Если сейчас ее хоть чуть-чуть порушить, результат почувствуем через 16 лет.
Настоящая дирижерская школа была и есть в Вене, у нас в Санкт-Петербурге. Дело в том, что если на свет появится Тосканини, он таковым всегда и будет. А школа нужна для того, чтобы человек даже средней одаренности в конечном счете мог стать к оркестру и продирижировать спектаклем или концертом. Не всем суждено работать в Мариинском театре. Но есть провинциальные города, в которых имеются оркестры, оперные театры и где нужен крепкий профессионал, пусть не Тосканини и не Караян.
Многие известные дирижеры начинали в опере. Даже Евгений Мравинский дирижировал балетами в Мариинском театре. Оперный театр не прощает ничего. Если дирижер, стоящий в оркестровой яме, вовремя не показал вступления, не вступает вся огромная масса исполнителей. И все. Можно кипятиться, орать, но это уже постфактум. Сейчас 70 процентов дирижеров – выпускников консерваторий, вообще не могут встать в оркестровую яму. Все немедленно остановится.
- Что вы как ректор можете сделать, чтобы исправить ситуацию?
- Выдающийся педагог, основоположник петербургской дирижерской школы Илья Александрович Мусин, у которого учились Константин Симеонов, Одиссей Димитриади, Юрий Темирканов, Валерий Гергиев и многие, многие другие, долгое время был уже просто очень старым. А после него все вообще развалили. Со страшным скандалом мне удалось заменить заведующего кафедрой дирижирования. Сейчас на этом посту Николай Алексеев. Кафедру курирует Юрий Темирканов.
О дирижерском искусстве
- Есть специальности, где непрофессионализм сразу очевиден. Попробуй взять скрипку и сыграть. Если ты этому не учился, ничего не выйдет. А в дирижерском деле можно, вроде бы, все. Человек стал перед оркестром – и извольте играть. Но даже великий Шостакович однажды попробовал в Нижнем Новгороде продирижировать свое сочинение, и это стало для него огромным стрессом. А ведь он и в музыке разбирался, и сочинение свое знал. Потом он больше никогда не становился на пульт. Дирижер – это более позднее, более сложное образование. В людей нужно многое «напихать», иначе они просто не будут знать музыку, и оркестранты это видят. Но все это связано и с общей ситуацией в стране, с отношением к личности как таковой. Личность, в общем-то, не очень и востребована: процесс идет, у театров и оркестров есть бренды, так что тот ли, другой ли дирижер будет за пультом – не столь важно.
Жизненные коллизии
- Дирижированием я стал заниматься в театре. Где учился, не скажу. Сначала было очень нелегко. Нужно сказать, что музыкантам оркестра приятнее смотреть, предположим, на Спивакова, даже если он уступает кому-то как дирижер, чем на некую дипломированную, но мало умеющую и занятую своим величием персону. Пусть лучше будет Спиваков: они слышали, как он сам играет на скрипке. Моей первой пробой была «Пиковая дама». Я чувствовал себя полным идиотом, ощущал внутренний ужас, хотя внешне все было как будто нормально. Тогда я знал, что хочу сделать, но не очень понимал, как этого добиться. А «Пиковая дама» – это огромная зона риска. Наши теперешние властители дум в сфере дирижирования по существу мало что умеют, и это видят оркестранты. Поэтому они не могут работать в опере. А те, кто дирижируют в опере, не являются властителями дум.
- А вы приехали бы поработать, скажем, в самарскую оперу?
- Во-первых, меня никто туда не зовет. И не позовут. К тому же, у меня в Санкт-Петербургской консерватории своя опера, и в любой момент я могу «сползти» в оркестровую яму и продирижировать «Онегиным». У нас в консерваторском театре профессиональный, не студенческий оркестр. Студенты работают в нем на ставках. Всего же в консерватории четыре оркестра. Есть камерный, есть студенческий, играющий, впрочем, и на больших фестивалях, есть и так называемый «верхний» оркестр – для практики студентов-дирижеров.
- Как вам удается совмещать столь разные творческие и административные ипостаси?
- Удается. Как видите, езжу на гастроли. Кто-то выбирается на рыбалку, а я – играть концерты. Но и дома приходится много чего делать. Вставал за пульт и заслуженного коллектива филармонии. В феврале у меня с ним концерт – симфонические фрагменты из вагнеровского «Кольца Нибелунга».
- Как вам работалось с самарским оркестром?
- Девятая симфония Малера, которую играл самарский оркестр, - безумно сложное сочинение. Симфония очень интересная, здорово написана. Может, она и не всех увлекает, но в ней каждая последующая часть сильнее предыдущей. Там есть и Вагнер, и Шостакович. Такое сочинение можно репетировать и десять дней, но с оркестром бывает так: одна лишняя репетиция, и все идет хуже. Многое зависит от коллектива. В этот раз все были настроены на активную работу и не расслаблялись. На репетициях не было никаких шуточек.
- В заключение – какая-нибудь история из музыкальной жизни.
- Дирижеры по-разному заставляют оркестрантов работать с полной отдачей. Рассказывают, что однажды на ответственном мероприятии Валерий Гергиев, недовольный звучанием, произнес: «Что-то плохо так. Паршиво играем. Надо кого-то уволить». И – все, заиграли. Маэстро умеет оказывать огромное психологическое давление. В Мариинке вообще особая, непростая атмосфера. И так было всегда. Без внутренней моральной подготовки в этом театре дело не пойдет. У нас в консерватории, которая расположена напротив театра, тоже непросто. Все-таки Санкт-Петербург – город трех революций.
