На аудиенцию к королю…
Заметки любителя самарского органа
…В начале осени в городе появились афиши «Королевских аудиенций» -V Международного фестиваля органной музыки, продлившегося с сентября по декабрь. И по заявленным именам сразу стало ясно: Самару ждёт череда встреч не просто с яркими - с уникальными исполнителями! Один Йоханнес Майр из Германии, чего стоит! «Волжская заря» писала об этом необычном концерте: на сцене филармонии «крутили» немое кино, а музыкант выступал в роли тапёра (была такая профессия в начале прошлого века) - сопровождал показ двух фильмов импровизациями на органе - такого в Самаре ещё не было!
Кстати сказать, концерт этот был назван «Орган + кино», и все следующие концерты были озаглавлены похожим образом (это привлекло ещё большее количество слушателей) - «Орган + мэтр» (выступление самого знаменитого французского органиста Даниэля Рота); «Орган + скрипка» (очень тонкий инструментальный дуэт преподавателей Московской консерватории Алексея Паршина и Гайка Казазяна), наконец «Орган + Рождество» (достойный финал «Королевских аудиенций», представленный хозяйкой самарского органа Людмилой Камелиной и потрясающего, не похожего ни на одного вокалиста мира Филиппа Банджака из Чехии). Несмотря на однотипность названий, концерты были диаметрально противоположные по содержанию.
***
… Признанный мэтр французского органного исполнительства, главный органист Собора Сен-Сюльпис в Париже, лауреат международных конкурсов, профессор… От перечисления регалий Даниэля Рота, признаюсь, замирало сердце…
Не существует лучшего пожелания кому бы то ни было из любителей органной музыки, будь то профессионал или обыкновенный человек, - чем пожелание воочию увидеть этого выдающегося мастера и слышать его музыку. О том, что он собирается посетить Самару, я знала давно и ждала этого дня. Ведь как течёт наша жизнь? Разве не сводится она, при всех её повседневных заботах, радостях и печалях, к ожиданию дня, когда произойдёт какое-нибудь событие, которое трогает нашу душу. Для кого-то это редкая выставка в картинной галерее, для кого-то значимый футбольный матч. Для человека, любящего орган, - конечно, встреча с исполнителем такого масштаба…И когда этот день наконец настаёт - вы со мной согласитесь! - вдруг оказывается, что вся прежняя жизнь была как бы подготовкой к этому событию. Для меня - прелюдией к той фуге, первую ноту которой должен был взять долгожданный гость, - прелюдией к восторгу, освящающему всё наше существование и, можно сказать, придающему смысл этому существованию.
Я уже чувствовала, что со мною вновь свершится что-то невероятное, наверное, так дети ждут дня рождения в предвкушении подарков… Точнее всего подобное состояние выразил Гайдн своей фразой: "Фантазия играет на мне, как будто я клавир... Я и действительно живой клавир". Только в моём случае «клавир» надо было заменить словом «орган». Причём, я уже знала, какой именно это орган. Нет, не наш самарский «Беккерат», на котором предстояло играть Даниэлю Роту, а, несомненно, французский романтический «Кавайе-Колль», родной инструмент этого исполнителя! Органы во всём мире носят имена своих создателей. В России всего один инструмент французского мастера Кавайе-Колля, в Большом зале Московской консерватории. Теперь их должно было стать два - на один-единственный вечер в Самаре Даниэль Рот привёз «дух» своего инструмента…
…С самого утра моё волнение всё более возрастало; время, остававшееся до концерта, было как будто прозрачным. Мы вошли в зал буквально за минуту до начала - за минуту до встречи с Даниэлем Ротом; я почти теряла силы от чувства невероятной близости заветного момента…
Рассказывала, как обычно, Ирина Цыганова; и за один вечер собравшиеся узнали столько, сколько едва ли знали за жизнь. Всё, чего так не хватает нам в действительности, в книгах, в учёбе, что мы собираем по крупицам откуда только можно, - всё это она собрала в одну краткую, вдохновенную речь, которая по содержательности стоила самой программы Даниэля, а по блеску и отточенности была сравнима с его мастерством. Она говорила об органисте Габриэле Пьерне, который дирижировал «Жар-птицу» Стравинского в дягилевских «Русских сезонах» начала ХХ века; о знакомстве Видора и Чайковского, об исторических переговорах Московской консерватории с Аристидом Кавайе-Коллем по поводу строительства органа; о церкви Сен-Сюльпис, куда сам великий мастер, Кавайе-Колль, приходил каждое воскресенье - послушать своё любимое детище под руками гениального Видора и вознести хвалу Господу… Рассказывала о французском композиторе Александре Боэли, который всей жизнью и посмертной судьбой (его произведения были забыты на многие десятилетия) пострадал за барочные идеалы, к которым тщетно пытался обратить современников… Одним словом, своей захватывающей речью Ирина Цыганова перенесла нас во Францию рубежа ХIХ-ХХ веков, мы словно оказались внутри той атмосферы, которая по сей день, наверное, ощущается в церкви, где работает Даниэль Рот…
Не зная русского языка, но чувствуя эмоциональный посыл её слов, Рот всякий раз после её вступлений восторженно аплодировал. Весь его облик воплощал что-то драгоценное, редкое и безоговорочно главное для органиста. И если бы человек, совершенно не знающий музыки, попросил бы меня показать ему такого представителя этой профессии, в котором соединилось всё самое лучшее, самое «органное», я бы тотчас указала на Даниэля Рота. На вопрос, как же он играл, отвечу: именно так, как нужно, без всяких оговорок. Его исполнение нельзя назвать ни строгим, ни безудержным, а внешний облик - ни пуритански-скромным, ни бравурным. Всё здесь было измерено какими-то другими категориями. Напрасно мы искали бы в его игре какие-то собственные, «знаковые» черты - они как будто растворялись в музыке, неразличимо сливаясь с нею. Французская романтическая музыка сама была его индивидуальностью, его неповторимым исполнительским стилем.
В противоположность виртуозности Наджи Хакима, органиста, открывавшего на нашей сцене Год Франции в России и намеренно «блиставшего» (и даже несколько бравировавшего) своей экстремальной техникой, изумительное мастерство Рота как бы не ощущалось за красотою музыки, которую он играл. Он жил в этих произведения, жил полной жизнью, из каждого такта испивая больше торжества и счастья, чем можно испить во всей земной действительности. Чувствовал себя, казалось, непринуждённо и свободно (но не «раскованно»), и все его переживания легко читались на лице. Концертное одеяние его было подбито красивым светло-зелёным шёлком, который переливался при малейшем повороте фигуры. За пультом был без ассистента, но с нотами; страницы переворачивал без труда - как правило, держа другой рукой аккорд. В кульминационные моменты патетически вскидывал и руки, и голову, отдаваясь эмоциям, но ни одним штрихом не рисовался перед публикой. Один раз он, развернувшись, сошёл со скамейки не очень ловко, и в публике прошёл насмешливый шорох. Нестерпимо стыжусь за своих земляков, показавших в тот момент, что пришли сюда не за тем! Даниэль Рот очень смутился и впредь был осторожнее, а между номерами стал отходить за органную кафедру, чтобы не быть слишком на виду. Всё пустяки, но из-за этого я ещё больше к нему привязалась. Я не люблю людей, называемых сильными и волевыми, и на его месте, думаю, повела бы себя точно так же.
Всё, что он сыграл, была французская романтическая музыка - чистейшая, отборная, называемая «классикой жанра», неслыханная роскошь для настоящего любителя; исключение составил только И.С.Бах - хорал "Schmücke dich, o liebe Seele" и прелюдия и фуга соль мажор BWV 550. Но - удивительная вещь! - он, первый органист на все времена, не выдержал такого соседства; в общем интонационном контексте он потерялся и померк… Как ни странно, я об этом не сожалела; я готова была в тот миг отрицать самого Баха - Бога всех органистов! Право же, нужно было глотнуть «симфонической» романтики, чтобы вдруг понять, насколько же утомился наш слух от постоянно слышимого баховского языка, и ощутить всеобщую «закованность» в баховский стиль, безраздельно господствующий в органе, - стиль строгий и линеарный, полифонический. А между тем вот он, другой мир, - бескрайний, неисчерпаемый, - мир абсолютной гармонии, которая как бы сама порождает мелодию (в противоположность полифоническому складу), где каждый аккорд хорош сам по себе, а не в контексте сочетания голосов; мир чудесных регистровок и беспредельной виртуозности - мир упоения красотой, силой и отвагой!
Теперь я думаю: самый лучший Бах будет тот, к которому все мы вернёмся, прожив жизнь в этом романтизме. И нельзя разрывать всю музыку на то или другое; Бах и иже с ним - органный день, романтики - органная ночь; только в таком контрасте и в таком единстве обе стороны и могут существовать!
***
Был там Видор, как всегда, прекрасный - финал Седьмой симфонии и Хорал. Был сложный и замысловатый Дюпре - «Мир в ожидании Спасителя»; эта симфония завершала программу - мне хотелось, чтобы она продлилась ещё дольше! Начал он как нельзя более удачно, сыграв Гильмана - Марш на тему Генделя. Вряд ли можно было найти эпиграф столь знаменательный для всей его программы - в одном этом произведении был сконцентрирован именно тот посыл, который Рот и дальше передавал слушателям. Вот она, музыка, о которой все мечтали, которую все предчувствовали! Однако же - надо было видеть, как за несколько тактов до конца он, взмахнув рукой, добавил какой-то особенно яркий регистр; вот тогда, наверное, сам Бог улыбнулся на небесах!
Потом он исполнил хорал того же автора и Скерцо из Пятой сонаты. Как звучал орган! Казалось, так на нём никто не играл. Не удивлюсь, если то была специально скомпонованная Ротом регистровая комбинация, доселе никем не найденная.
Особенным открытием был Боэли - музыкант не из своего времени - и его совершенно особенный Квартет соль минор. Квартет для органа? Не подумайте, что это опечатка. Да, квартеты пишутся для четырёх инструментов. Но в данном случае в этом сочинении равноправны четыре голоса (на одном из мануалов звучат сразу два). Благодаря этому появляется удивительная прозрачность, в которой слышна каждая линия (что не всегда бывает и в струнном квартете). В целом же сочинение почти классическое. Более предсказуемым было Allegro фа минор этого же автора, ближе к современной стилистике, бурное, драматичное и техничное.
Кстати, Даниэль Рот сыграл и своё собственное сочинение - Фантазию и фугу на тему «Regina caeli» («Небесная царица»); для нашего времени, да и для всех времён, это прекрасная вещь - утончённая и духовная, полностью осмысленная и без единой намеренно введённой фальшивой ноты. Тут возникли два интересных мнения: мои друзья, с которыми я пришла на этот концерт, отмечали сходство с Равелем - в акварельных переливах красок; мне больше припоминался Мессиан с его голосами птиц, которые символизируют божественное…
Едва ли вспомню, хотя и бывало, другое столь же глубокое потрясение. Это было одно из тех впечатлений, которые пересчитываются по пальцам и помнятся всю жизнь, - на грани запредельного. Я так полностью и не пришла в себя после того концерта. Такое же состояние было, когда на этой сцене играл Оливье Латри; тогда я тоже не спала почти всю ночь - это было некое крайнее состояние, во мне как будто всё сгорело… Тогда был первый раз - первозданность, нетронутость духовного мира, открытие, неожиданность. Сейчас - как будто на новом витке спирали, когда внутренняя жизнь уже была обострена экзальтацией и страстью.
…После концерта мы подошли к Даниэлю Роту - сказать слова благодарности. Он стоял, счастливый и невероятно усталый. Дослушав переводчицу, пересказавшую наш восторг по поводу «Небесной царицы», он лучезарно улыбнулся и пожелал успехов на музыкальной стезе. Я протянула ему блокнот и перо для автографа - и в этот момент я случайно коснулась его руки. Этот факт сильно поразил меня, хотя был пережит вне всякой чувственности. Передо мной стоял обычный человек, до которого можно даже дотронуться. Но ощущение от исполненной им музыки всё равно оставалось прежним: это была личная встреча с Богом - непосредственная и абсолютно реальная…
Марина ИШИНА, студентка Самарского музыкального училища
