Музыкальный иконостас митрополита Илариона

Наталья Эскина
музыковед, кандидат искусствоведения

На Фестивале духовной музыки звучат сочинения митрополита Илариона. Духовная музыка современной России. Явление, о котором хочется поговорить в первую очередь, – именно о Митрополите Иларионе и его музыке, а не о Stabat mater Перголези, не о качестве исполнения (наш камерный оркестр, хор колледжа при Московской консерватории, дирижер Дмитрий Коган). Ведь высказываются разные мнения – образованные люди обвиняют композитора едва ли не в плагиате, неискушенные слушатели восхищаются – красиво. Я, признаюсь уж в этом, испытала на себе некое даже оздоровляющее воздействие: суставы прекратили болеть, позвоночник распрямился, расправились легкие… Впрочем, может быть, случайное совпадение. Итак, к разговору.

С космосом – на языке барокко
– Напрягся мышцами и рамена подвинул...
– Стоп! Дальше ни шагу!
– А почему? Ведь чиста совесть рвет притворств гнилу завесу.
– Что ж, вы и дальше думаете на этом архаичном языке с читателем-2013 изъясняться?
– Чем же вам так плох язык Ломоносова?

Здесь прекращаю цитирование «Письма о пользе стекла» Ломоносова. Собственно говоря, нужно оно было просто для иллюстрации. Чтобы показать: современником какого стиля стал Митрополит Иларион, в своих Concerto grosso, Stabat Mater или «Страстях по Матфею» говорящий с нами на языке Баха или Вивальди.

А что это такое – язык Баха? Не странно ли нашему современнику разговаривать на языке Баха, со всеми этими куртуазными реверансами да галантными поклонами?

Ну, поклоны - в конце концов, условность, дань времени. Но есть у музыкальной архаики одно важное свойство. Этот старинный стиль для слушателя ассоциируется с чистотой помыслов, с душевным величием, с некоей стройностью бытия. Она, эта стройность, и отражается в благозвучии баховской гармонии. Гармонии – в обоих смыслах. Гармонии как применении аккордов. Гармонии как упорядоченного и ясного существования в ладу с самим собой и со всем миром.

В гармонии с миром
Священник и музыкант, Иларион в своих сочинениях обращается к космической гармонии, выстраивает для своих слушателей мир, в котором легко дышится и живется. Понятно, что нашей душе для жизни больше всего подходит мир барокко. Язык, выработанный Бахом, Вивальди, Генделем, моделирует мир, в котором явственно ощущается присутствие Бога.

В этом языке нет избыточных сложностей. В бытовом представлении – нет диссонансов. Хотя на самом деле есть – и они, эти диссонансы, «разрешаются». Не в смысле, что «позволяются», а в том узкоспециальном смысле, что тут же переливаются в рядом стоящий консонанс. Как это успокаивает! Какая замечательная модель существования! Чуть что-то в жизни не так – и тут же «не так» рассасывается, превращается в «так». Вот они и тикают, мировые часы. Все время подтверждают, соглашаются, утешают: так, так, так…

«Гармония – это вам не баран чихнул…»
Это в заголовочке я цитирую любимого педагога, Юрия Александровича Ахматова. Когда первокурсников музыкального училища начинают обучать гармонии, это же не «гармония космоса». По незабываемому выражению Ахматова: «Гармония – это вам, девки, не баран чихнул… И не фунт изюма. Гармония – это вам, девки, НАУКА… О строении и соединении аккордов!»

Аккорд. Звуковая колонна. Самодостаточная в своей красоте и стройности. Вот из таких колонн и строит свой музыкальный храм Митрополит Иларион. Аккорд за аккордом. Доминанта-тоника, доминанта-тоника. Напряжение-разрешение, напряжение-разрешение. Как титанические мышцы, напрягающиеся и расслабляющиеся при ходьбе. Мир, шагающий неизвестно куда. Но это нам неизвестно. Композитор-то знает: мир шагает к совершенству!

Иногда звучание мерными шагами взбирается к кульминации. На вершине к струнным присоединяются литавры. Бьется сердце мироздания. И никакими подробностями не обременяет Иларион слушателя: аккорды, аккорды… Иногда, правда, к ним приплетаются тоненькие ниточки неаккордовых звуков. Учащиеся музучилища их знают и любят за простоту. Тоже своеобразное «тик-так»: до-си-до, до-си-до… Туда-сюда – раскачивается мировой маятник.

Чему нас учат духовные лидеры?
Избирай себе духовного наставника, шагай за ним. У нас в сладкие дни нашей юности, во дни нашего студенчества таким лидером был Юрий Михайлович Лотман. Его крошечная статья о каноне, как информационном парадоксе, жевалась всем студенческим коллективом (состоявшим из музыковедов, а отнюдь не из филологов, каковым был чтимый нами ученый). Так вот, Лотман посеял средь нас неискоренимое желание соотносить типовое с каноническим, политкорректно объясняя заимствования ориентацией на канон. Почтение к любимому ученому породило у нас пристальное внимание к этому типовому, «не своему», несубъективному. В моем случае это выражалось в написании дипломной работы о так называемых «общих формах движения». Что это такое, эти «ОФД»? Фоновый, безликий материал. Отсутствие так называемого «тематизма». Но любое отсутствие может быть не менее значимым и выразительным, чем присутствие. (Не верите? Попробуйте-ка, будучи преподавателем, не войти вовремя в аудиторию на свою лекцию! Вы подарите студентам праздник!).

Но Иларион, думается, это пишет не для того, чтобы одарить праздником отсутствия наши ленивые души. Другая задача у православного водителя душ.

Композиция как иконописный канон
Stabat mater – литургический жанр, имеющий давние традиции. Скорбь матери, оплакивающей сына, близка и понятна без пояснений любому человеку. Свое высочайшее воплощение она нашла в поэме монаха-францисканца Якопоне да Тоди (1230–1306) «Stabat Mater dolorosa» – Стояла Мать скорбящая. Однако до сих пор историки спорят об истинном авторе текста и наряду с Якопоне называют немало других авторов, среди которых наиболее вероятными соперниками да Тоди считают папу Иннокентия III (1216) и Григория XI (1378).

«История создания поэмы овеяна мифом. Один из образованнейших людей своего времени, Якопоне да Тоди, оплакивая смерть юной супруги, в расцвете лет ушел в монастырь. В своём творчестве он неоднократно обращался к образу Мадонны, а незадолго до смерти создал свою знаменитую поэму. В соответствии с традициями средневековой культуры поэт не столько сочинил новый текст, сколько скомпоновал его из фрагментов своих более ранних сочинений, что и служило поводом для сомнения в его авторстве.

На текст средневековой поэмы Stabat Mater композиторами разных эпох и стилей написаны сотни сочинений, и современные авторы продолжают обращаться к этому бессмертному тексту.

Поэма использовалась в Римской литургии. Тридентским Вселенским собором (1543–1563) внесена в официальную римскую мессу для исполнения в Пятницу Страстной седмицы; в дальнейшем она стала предназначаться и для заупокойной литургии праздника Семи скорбей Богородицы, отмечаемого 15 сентября. Происхождение самого праздника связано с Орденом Сервитов, которые с 1239 года за основу культа своего ордена положили скорбь Марии, стоящей у креста. Праздник утвержден синодом Кёльна в 1413 году как искупление преступлений иконоборцев, и имел своим содержанием исключительно печаль Марии во время распятия и смерти Христа.

В XVI веке празднование «Семи скорбей Богородицы» происходило только в епархиях Северной Германии, Скандинавии и Шотландии. «Плач Блаженной Девы Марии» имел множество дат, большинство из них – в Пасху или вскоре после Пятидесятницы (Троицы). С конца XV века в некоторых епархиях в богослужении вспоминались до пяти скорбей, от заключения до погребения Христа, или даже семь скорбей, охватывающие всю жизнь девы Марии. К концу XVI века праздник распространился на юг Европы, а после 1600 года он стал популярным и во Франции. В соответствии с декретом Папы Бенедикта XIII от 22 апреля 1727 года праздник официально стал именоваться во всей латинской церкви как «Семь скорбей Блаженной Девы Марии»**.

***

Литургическая музыка, как и иконопись, достаточно часто ориентируется на канон. В русской музыке это знаменный распев, в западной – григорианский хорал (у католиков) или лютеранский хорал (у протестантов). Сочинение Илариона – нечто среднее между церковной музыкой и концертным жанром. Поэтому ориентации на канон он придерживается, но канон избирает по вкусу. В том числе не только по своему вкусу (этот вкус для нас очевиден: любовь к Баху, знание его Бранденбургских концертов или, скажем, «Страстей по Иоанну», любовь к Вивальди и неустранимое влияние его «Времен года»: здравствуй, матушка-«Зима»!). В любви к гениям немецкого и итальянского барокко вкусы композитора счастливо совпадают со вкусами публики. Слышим отголоски баховских мелодий, слышим вечное сияние так называемых «золотых секвенций» - красиво! А что использовано уже великими мастерами – не страшно. И не говорите нам, что это музыкальный секонд-хэнд. Это музыкальный иконостас с привычными, традиционными, каноническими образами. Не леонардовская «Мадонна в гроте», а список с Владимирской Богоматери…

** Кушпилева М. Претворение текста Stabat Mater в духовной хоровой музыке: история и современность